Смерть в воздухе: Чем эпидемия чумы в Москве в XVIII веке напоминала пандемию Covid-19

В 1770 году Россия вела войну против Турции. Это был один из ключевых конфликтов между империями. В результате победы Санкт-Петербурга к Российской империи отошли огромные территории нынешнего юга Украины и был приобретен Крым. Однако это также привело к серьезному кризису в области здравоохранения.

Ранней осенью 1769 г. во время боев в Молдавии и юго-западных территориях современной Украины, Яссах и Хотине, появились сообщения о чуме, распространившейся от пленных турок. Постепенно он заразил больницы. Поначалу никто не обращал особого внимания на болезнь. Более того, после коротких локальных вспышек заболеваемость пошла на убыль, и казалось, что опасности не предвидится.

Однако первый инцидент, ставший тревожным звоночком, произошел в городе Батуманы. Доктор Густав Оррус, медик шведско-финского происхождения на русской службе, был отправлен в город и нашел его заброшенным. Неподалеку Орреус наткнулся на русского офицера, который сообщил, что около 800 человек из 3000 населения города погибли, а остальные бежали.

Болезнь перекинулась на солдат русского гарнизона. Вспышка последовала в Яссах. Командующий генерал Штефельн, руководивший операциями в Молдавии и Валахии, поначалу просто игнорировал угрозу. К тому времени, как стало ясно, что распространение болезни вышло из-под контроля, Стофельн начал принимать меры, но было уже поздно: вспышки были повсеместными, солдаты и горожане умирали, а сам генерал скончался.

Орреус организовал лазарет в монастыре под Яссами, но джин уже был выпущен из бутылки: болезнь распространялась по Молдове и вымирали целые армии. Медицинских кадров в русской армии было немного и почти не было на новых территориях. Вместо настоящих врачей в города были назначены «чумные капитаны», которые предупреждали о болезни, устраивали карантины и раздавали лекарства при их наличии. Здоровым людям, за неимением других средств профилактики, давали амулеты.

Ничего из этого особо не помогло. Болезнь распространилась на Трансильванию, а другая волна двинулась через Россию и Польшу на северо-восток. Он поразил Киев и практически опустошил Подол. Поначалу карантины были плохо организованы, и постепенно болезнь распространилась на Дон и Кубань через беженцев и купцов.

Ранней осенью 1770 года вирус добрался до Москвы. Сначала у большинства пациентов была легкая форма заболевания. В это же время по городам распространялась и малярия, поэтому она оставалась почти незамеченной, пока не появились больные с ярко выраженными бубонами (характерными для бубонной чумы увеличенными лимфатическими узлами). Застава с медиками находилась в подмосковном городе Серпухове, но в ноябре в Лефортовской слободе скончался приехавший из армии офицер. Вскоре скончался врач, лечивший его, а затем ушли из жизни и более двадцати человек из близлежащих домов. Москва была большим городом, и полностью изолировать его было сложно, особенно учитывая, что люди возвращались с войны, ездили с Украины и из Польши. 21 декабря доктор Афанасий Шафонский сделал однозначный вывод: это была страшная чума.

Больница была изолирована с тысячами пациентов и врачей внутри, а город был закрыт. Однако было уже слишком поздно. На самом деле ключевой проблемой было нежелание чиновников сеять панику и упорное стремление принять чуму за менее опасные заболевания. Даже руководство больницы, где было зафиксировано заболевание, долгое время не сообщало о вспышке.

В результате государственные меры всегда отставали. К моменту введения карантина эпидемия уже проникла внутрь периметра, который должен был быть защищен, или вышла за пределы исходного места вспышки.

На всех въездах в Москву были поставлены заставы, где купцов досматривали и помещали на карантин. Эти меры вроде бы помогли, и в феврале было решено, что болезнь побеждена — одно время считалось, что это могла быть вовсе не чума.

Но в марте на суконной фабрике в Замоскворечье началась новая вспышка. Бубоны и карбункулы на телах зараженных не оставляли сомнений в диагнозе. Доктор Орреус, приехавший из Молдовы, хорошо знал, что такое чума, по своей работе в армии. Вскоре начальником «штаба» по борьбе с эпидемией был назначен генерал Петр Еропкин.

Карантин усилился. В Москве попрошаек задержали и отправили в специально оборудованные места. Еропкин разделил город на районы, во главе которых стояли специальные чиновники, следившие за отдельными зонами. На борьбу со вспышкой были мобилизованы все имеющиеся врачи, включая пенсионеров. О новых случаях немедленно сообщалось лично Еропкину, а больные немедленно изолировались полицией в больнице при Угрешском монастыре. Дома больных оцепили, соседей изолировали отдельно.

Это были разумные, решительные меры. Проблема в том, что администрация Москвы, как и правительство в целом, постарались как можно быстрее снять карантинные меры. В итоге, почти победив к лету чуму, власти в очередной раз сняли ограничения.

В июле болезнь поразила сильнее. К концу месяца в день фиксировалось более сотни смертей от чумы, и число постоянно росло. К августу она бушевала по всей средней полосе России. Те, кому было куда идти, бежали из Москвы и разносили повсюду заразу. Еропкин яростно блокировал дороги, но люди уходили пешком по проселочным дорогам. Кроме того, из-за быстрого распространения «язвы» стал дефицит работников-эпидемиков, таких как могильщики и обслуживающий персонал. Оставшиеся часто пытались бежать. В результате, так называемые «мортуусы». [service personnel in plague hospitals] насильно назначались из числа заключенных.

К концу августа за месяц умерло более 7000 человек. Москва начала бунтовать. Люди игнорировали санитарные меры, считая, что раз болезнь распространяется, такие шаги все равно бессмысленны. Более того, начались нападения на врачей.

Летом усилились более опасные штаммы чумы. Смертность стала бить рекорды, достигая почти 1000 смертей в сутки. Мэр Петр Салтыков сбежал из Москвы. И вот, 15 сентября 1771 года, разразилась страшная даже по меркам того времени катастрофа.

К этому времени церковные лидеры начали делать церковные службы как можно более «бесконтактными». И все же на коллективные молитвы собирались массы людей. Понятно, какой эффект имели такие сборища во время эпидемии. В результате с Варварских ворот Китай-города убрали икону, к которой стекались люди, и ящик для пожертвований. Это приказал архиепископ Амвросий, действовавший из добрых побуждений. Однако этот шаг привел к тому, что то, что уже было кипящим котлом, просто взорвалось. Толпа разрушила несколько частных домов, снесла Чудов монастырь, а Амвросий был взят в плен и буквально забит руками и палками. Более того, бунтовщики начали громить лазареты и выпускать больных.

Еропкин отреагировал жестко: 16 сентября после кратких и бесплодных увещеваний против толпы была применена артиллерия. На следующий день в Москву прибыл пехотный полк и разгромил мятежников. На Красной площади было убито не менее сотни человек.

Еропкин не был доволен такой победой. Более того, он сам был ранен камнем.

Григорий Орлов, фаворит правительницы императрицы Екатерины II, был отправлен в Москву с крупной суммой денег и с полномочиями принять все необходимые меры для борьбы с эпидемией и волнениями. Пять человек были повешены в связи с беспорядками и около двухсот получили различные формы наказания, от порки до каторжных работ. И тогда борьба с пандемией началась по-настоящему.

Орлов собрал лучших врачей и задал им конкретные вопросы, как справиться. Облеченный полномочиями действовать, он энергично взялся за дело. В Москве были построены новые карантинные учреждения и больницы, а для контроля за выполнением распоряжений была привлечена отдельная комиссия. Для врачей и чиновников были составлены четкие подробные инструкции, введен более строгий учет умерших и больных. Отдельно Орлов организовал помощь обедневшим от эпидемии, а выписавшимся больным выдавались небольшие, но ощутимые суммы денег. Это побуждало людей обращаться за помощью в больницы. Социальные меры были в целом серьезными. Например, Орлов устраивал общественные работы для потерявших заработок и организовывал централизованные скупки товаров у обедневших ремесленников — словом, подходил к проблеме комплексно и системно.

Твердая и решительная политика была эффективной. Кроме того, начал развиваться коллективный иммунитет – многие уже выздоровели, а те, кто не смог побороть болезнь, умерли. Итак, осенью пандемия пошла на убыль. 15 ноября Орлов с триумфом уехал в Петербург. Хотя отдельные случаи чумы регистрировались в январе 1772 г. и даже в марте, эпидемия пошла на спад. К апрелю новых случаев в Москве не было. Власти объявили вознаграждение за сдачу вещей умерших от чумы, а также непогребенных тел или захороненных вне кладбищ. Всего таким образом было найдено до тысячи тел. К осени было объявлено об окончании кризиса в России.

Эпидемия в Москве навевает много грустных мыслей. Запоздалые меры, порыв от пассивного отношения к лихорадочным действиям, безумные беспорядки, срывающие меры, направленные на сдерживание вспышки, — все это, конечно, угнетает. Однако стоит отметить, что и врачи, и многие государственные деятели оказались на высоте. Борьба Москвы с чумой в XVIII веке показала, что твердое, энергичное руководство, профессионалы, занимающиеся выработкой рабочей стратегии, сочетание воли и разума эффективны даже в самых сложных условиях.